Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874 год, апрель
– Вон там, – показал рукой, – он вышел…
– Кто он? – нетерпеливо перебил сыскной агент.
– Я его ранее раз—два видел, но тогда он пьян был и я его в дом не пустил. Как оборванца впустить, мне место дорого.
– Когда он приходил?
– В точности не скажу, но месяца два—три тому.
– Что я должен из тебя щипцами вытягивать каждое слово, – нервически засопел Василий Михайлович, – кто? К кому приходил? Зачем?
– Вот зачем не имею возможности знать, а вот к кому, имею догадку.
– Так говори.
– К купцу нашему и приходил.
– Это в точности знаешь?
– Никак нет, догадку имею.
– Поясни тогда.
– Ну, к кому он мог приходить? Не к профессору же Семенову или господину Филину, тот в министерстве служит, потом господин Петров, тот опять же в университете. Остаётся только купец Фуфаев, он со всяким сбродом дело имеет.
– Вполне возможно.
– Дак и незнакомец в пальто потёртом, в заплатах, сапоги, наверняка, с полгода ваксы не знали. Шапка когда—то дорогая была, котикова, а ныне потёртая, как у последнего босяка.
– Голубчик, ты его признаешь?
– Коли увижу, – дворник искоса поглядывал на Василия Михайловича.
– Далее.
– Назвался Егором.
– И почему ранее молчал?
Савельич молчал, потупив взор.
– Куда, говоришь, он побежал?
– Туда, – дворник указал рукой в сторону Фонтанки.
– Смотри мне, если что утаил, – погрозил пальцем Василий Михайлович и направился к набережной, там должен находиться пост городового.
Мысли не давали покоя, теперь не было нужды возвращаться в квартиру купца, личность неизвестного, хотя, и не установлена, но чуточку открыла полог над тайною бородатого мужчины в поношенном пальто, с распространённым именем Егор.
Штабс—капитан шёл по Лештукову переулку, не замечая, как преображается город. По обеим сторонам строились дома, пока не обрели окончательного вида, но этаж появлялся за этажом, началась весна и на стройках, за высокими заборами, слышна суета, гомон голосов, стук молотков.
Городовой, высокий тощий мужчина неопределённого возраста, с болезненным бледным лицом вышагивал по набережной, отчитывая десять шагов в одну сторону, десять назад.
– Послушай, любезный, – подошёл к полицейскому штабс—капитан.
Городовой скривился до боли усталой улыбкой, окинул взглядом подошедшего незнакомца и ответил:
– Здравия желаю, Ваше Благородие, чем могу быть полезен?
– Я – сыскной агент штабс—капитан Орлов.
Городовой подтянулся.
– Ты давно на посту?
– Так точно.
– Все подмечаешь?
– Для этого и поставлен, чтобы порядок блюсти.
– Значит, должен вниманием не обделять подозрительных личностей7
– Так точно, – не твёрдо произнёс городовой и в глазах мелькнули искорки непонимания.
– С час тому из Лештукова выбежал человек в тёмном не по росту пальто, маленькой чёрной бородой, в потёртой шапке.
– Так точно, видел одного с час, может, меньше.
– Куда он побежал?
– Вон в тот трактир, – полицейский указал рукой на дом с вывеской, на которой вычурными буквами значилось «Княжеское гнездо». В столице давно пошла мода называть невзрачные заведения громкими названиями.
– Он оттуда выходил? – Робко спросил штабс—капитан, заикаясь от нежданной удачи.
– Не заметил, Ваше благородие.
– Следуй за мной, – голос Василия Михайловича обрёл начальственный оттенок и он быстрым шагом направился в трактир.
В нос ударил спёртый до рези в глазах запах пережаренного лука, табачного дыма и немытых тел. В зале никто не обратил внимания на вошедшего статского и полицейского.
– Где он? – Обернулся сыскной агент к городовому, тот указал на человека, сидящего в самом углу, в расстёгнутом пальто и сдвинутой на макушку шапке. Незнакомец, теперь обрёл не только имя и плоть, сидел рядом в окружении новых друзей и угощал их хлебным вином. На столе стояла миска с нарезанным большими кусками мясом, раскрошенный хлеб горками лежал на столе среди чарок.
Орлов подозвал трактирщика.
– Чего изволите?
– Давно гуляет тот в углу?
– Нет, с час—два. Чем расплачивается?
– На беленькую гуляет.
Через минуту подхватив с двух сторон под руки Егора, штабс—капитан и городовой вывели пьяного мужчину на улицу, там он вздохнув свежего воздуха, оттолкнул сыскного агента.
– Ты что меня, Егора Фёдорова, под руки хватаешь?
Кулак бывшего незнакомца просвистел в полу вершке от носа Орлова. Который отпрянул, но потом так встряхнул Егора, что у того клацнули зубы и он скривился от боли.
– Деспоты, сатрапы, что ж вы живого человека мучаете? – Взвыл Фёдоров, больше не делая попыток вырваться из рук полицейских.
– Где бумажник Фуфаева? – Гаркнул Орлов командным голосом.
– В кармане, – чуть ли не с плачем произнёс Фёдоров.
– Зачем ты его?
– Сволочь он, держал торговлю рядом с моей, а потом по миру пустил.
– Ладно уж, отвечать все равно придётся, пошли.
Сдав с рук на руки приставу преступника, штабс—капитан решил, что все—таки необходимо узнать о Фёдорове побольше. Дома сыскному агенту поведали, что Егор после разорения ударился во все тяжкие, стал шляться по трактирам и кабакам, унося последнее из квартиры, начал поднимать руку на отца, за что был дважды посажен в тюремный замок, в первый раз на семь дней, во второй – на десять. Жена пожаловалась, что этот (так и не договорила, что имела в виду) снял даже ризу с иконы. На самом Фёдорове была надета рубашка со следами крови, когда он вытирал руки, до того допился, что не сдержался и сразу же побежал в трактир залить горе от несчастной жизни.
Глава двадцать первая. Снова юноша в чёрном пальто
Помощник начальника сыскной полиции губернский секретарь Михаил Силантьевич Жуков остановился в размышлении на пересечении Сергиевской улицы, получившей название от построенного в начале прошлого века собора Святого Сергия всей артиллерии, и Воскресенского проспекта, названного в честь церкви Воскресения, в начале нынешнего века на месте которой была возведена новая – Скорбященская.
Особых мыслей не было. Казалось, что упускает важное, ускользает оно, как мелкий песок сквозь пальцы, а на поверхности остаётся пустота. Да, конечно, важно найти извозчика, но где его сыщешь? Их столько развелось, каждый из деревни норовит приехать денег заработать, хотя, конечно, и обязали их покупать жетоны для занятий извозом, но не все состоят в артелях. Вот недалеко, на Воскресенском артель из новгородских облюбовала место для стоянки. Хорошо, если бы кто—то был подряжен из них, а если тот молодой человек в чёрном пальто приехал на экипаже, тогда поиски сводятся к разыскиванию иголки в стогу сена. Попытка, как говорится не пытка.
Миша подошёл к будке городового, выкрашенной косыми черными и белыми полосками. Полицейский прохаживался подле будки, разминая затёкшие от долгого стояния ноги.
– Здравствуй, братец!
– Здравия желаю! – Городовой остановился.
– Ты здесь каждый день службу несёшь?
– Так точно, – полицейский смерил взглядом Жукова, словно пытался определить, откуда может быть этот щёголь с тонкими усиками над верхней губой.
– Я – помощник господина Путилина, – произнёс Миша и на лице заиграла лукавая улыбка.
– Знаем Ивана Дмитрича, знаем, – городовой кашлянул в кулак, – но звиняйте, можно ваш жетон лицезреть.
– Да ради Бога, – помощник начальника сыскной полиции показал значок полицейскому, который внимательно посмотрел на латунный, слегка потёртый от ношения в кармане, жетон, – итак каждый день на перекрёстке несёшь службу.
– Так точно, – приосанился городовой, сколько лет нёс службу, а вот с агентом сыскной полиции говорил впервые, хотя был наслышан об Иване Дмитриевиче и его отделении.
– Значит с девяти до десяти ты здесь на посту?
– Так точно, – повторил полицейский, и уголки губ дёрнулись, чтобы стать улыбкой, но тут же возвратились назад.
– Всю прошлую неделю?
– Так точно, – служивый заладил, словно заведённый, ратуя на бестолковость сыскного агента. А ещё говорят, что они на три сажени под землёй видят, заладил одно и тоже – нёс службу, не нёс.
– Значит подмечаешь многое?
– Ежели безобразие какое или там помощь кому надо оказать, то я всегда на посту, да и в иных случаях, – с гордостью в голосе отрапортовал городовой.
– Хорошо, – Миша снял несуществующую пылинку со своего рукава, – не припомнишь четвёртое число?
– Четвёртое? – Городовой почесал затылок. – У меня все дни, как один, не запомнишь, что вчера—то было, не то, что неделю тому, – пожаловался полицейский.
– Может быть, все же попробуешь вспомнить?
– Четвёртого дождя не было случаем?
– Нет.
– Вот беда, все едино, так говорите четвёртого.
– Здесь должны проходить два молодых человека. Один в гимназической форме, второй в тёмном пальто, пробор вот так, – Миша показал рукою.
